skip to Main Content

Мои встречи с А. С. Поповым
В. Лебедев

В 1901 г. я был командирован штабом Одесского военного округа в Севастополь на Черноморскую эскадру для получения информации и консультаций от А. С. Попова по предстоящему опыту беспроволочной связи Одессы с Тендровским маяком, на котором А. предполагал установить передатчик несколько повышенной мощности.
Весною этого года начальник штаба Одесского военного округа привез из Парижа комплект беспроволочной аппаратуры, изготовленный фирмой Э. Дюкретэ.

В это же время я продолжал заниматься вопросами беспроволочного телеграфирования, вздумал устроить в штабе округа сообщение Данному вопросу и дерзнул даже на небольшую демонстрацию.

Узнав о том, что среди инженерных офицеров округа имеется один кое-что смыслящий в беспроволочном телеграфе, начальник штаба генерал Протопопов приказал вызвать меня поручил мне ознакомление и производство опытов с привезенными им из Парижа приборами Дюкретэ.

Это совпадение моей лекции и прибытия из заграницы аппаратов беспроволочного телеграфа и дало мне возможность вновь повидать А.С.
На Черноморской эскадре я пробыл два месяца: с конца мая до конца июля, когда А. С. производил установку и опыты на кораблях «Синоп», «Ростислав» и «Георгий Победоносец».

Мои знания и опыт того времени были весь скудны, и я, конечно, больше мешал А. С. своими расспросами и любознательностью, но не менее он терпеливо сносил мое присутствие и иногда доверял мне небольшие, несложные поручения.

Больше всего я имел возможность пользоваться советами и разъяснениями А. С. по вечерам, по окончании работ, за стаканом чая А.С. был большой его любитель), когда обсуждались результаты дневной работы и намечались планы на следующие дни. К теме моей командировки — опыт связи Тендровского маяка с Одессой (около 60 км по морю) — А. С. относился весьма осторожно. Он полагал, что форсирование такого большого расстояния в то время было весьма сомнительно (и он оказался прав). Поэтому об организации этих опытов А. С. говорил неохотно и откладывал начало их со дня на день. В это время он был занят идеей введения в передатчик и приемник настроенных систем и кое-чем по этому вопросу делился и со мной во время вечерних бесед.

Установки же на судах, произведенные им в то время, то-есть в течение мая и июня 1901 г., еще не имели никакой настройки и работали по так называемой открытой схеме.

Подвеска и форма антенны были также еще весьма примитивны и просты: на конце так называемого «гафеля» — шеста, наклонно закрепленного к мачте у ее верхушки, прикрепляли солидный эбонитовый изолятор (чаще всего в виде длинной эбонитовой палочки 40-50 мм диаметром 500-600 мм длиной), к которому привязывался изолированный медный кабель 1,5-2 мм диаметра. Нижний конец этого кабеля вводился через эбонитовый щит в рубку беспроволочного телеграфа и присоединялся к соответствующей детали передатчика или приемника.

Любопытно, что первые опыты на Черном море А.С. вел на волнах порядка 70—80 м (и менее) — при высоте подвеса антенны порядка 15-20 м. По современной классификации волны, приближавшиеся к диапазону «коротких».

Подробное описание установок того времени было сделано уже много раз, поэтому повторять его я не буду, а упомяну о тех подробностях, которые почему-либо не попали в опубликованные ранее описания.

Все передатчики того времени были на постоянном токе, то-есть индукторий (спираль Румкорфа) питался прерывистым постоянным током, для чего ток первичной обмотки прерывался 5—12 раз в секунду с помощью ртутного прерывателя (изготовления Дюкретэ или Кронштадтских минных мастерских).
В качестве источника энергии применялись батареи свинцовых аккумуляторов 20—40 в напряжения.

Спирали были главным образом от фирмы Дюкретэ — с длиной свободной искры около 400 мм.
Заземлялся обычно тот конец вторичной обмотки, который был ближе к /железному сердечнику.

Соответствующей коммутацией тока (коммутатор Фуко) заземленный полюс делался отрицательным.

Длина искры в искровом промежутке устанавливалась порядка 8—12 мм, причем регулировкой реостата первичной цепи добивались определенного характера искры: она должна была давать сильный треск, была ярко белого или голубоватого цвета и в ней отсутствовали красноватые наслоения пламени. Словом, добивались колебательного режима искры, необходимость чего для А. С. в то время была вполне очевидна.

Искровой промежуток везде был одинарный (то-есть в искровом промежутке проскакивала всего одна искра).

2. Форма искрового промежутка почти на всех установках была одна и та же: два шара. Единственное отличие — разные диаметры шаров, а именно: на некоторых передатчиках Попов пробовал к антенне присоединять шар гораздо большего диаметра, чем к земле. Примерно размеры шаров были: в антенне — до 50 мм, в земле—10—15 мм. Шары повсюду были изготовлены из латуни.

3. Как правило — на всех установках применялся прием на ленту. Вследствие требований морского ведомства необходим был след депеш в виде документа, поэтому слуховой прием разрешалось иметь как дополнительное средство связи. Отсюда — связь того времени отличалась большой неустойчивостью (неустойчивость работы когерера) и малыми дистанциями (нечувствительность когерера). А. С. пытался бороться против такой установки, так как отлично понимал все преимущества слухового приема, но разрушить предупреждение морского ведомства против слухового приема ему так и не удалось: моряки убедились в необходимости полностью перейти на слуховой прием гораздо позже — примерно в 1906—1907 гг.

Курьезно то обстоятельство, что морское ведомство согласилось на введение слуховых приемников, но с непременным условием: такой приемник должен был снабжаться вызывным приспособлением, то-есть опять-таки когерерной установкой, действующей посредством чувствительного реле на обыкновенный электрический звонок.

Как ни доказывал А. С. Попов нелепость подобного требования, тем не менее его заставили ввести в микрофонные слуховые приемники, изготовлявшиеся в Кронштадтской мастерской Колбасьева, эти злополучные вызывные приспособления.

Пару таких приемников с когерерным вызовом получил и я (см. далее) и по совету А. С. первым делом отключил вызов, оставив только прием на телефонную трубку, в чем и не раскаивался впоследствии, получив более уверенное, постоянное и чувствительное приемное средство.

Слуховые приемники того времени представляли некоторое разнообразие в конструктивном выполнении главным образом самого детектора.

Кроме детектора в виде стеклянной трубки с двумя фольговыми, вклеенными внутрь электродами и с дробленым стальным бисером применялись еще два типа:

а) в виде прямоугольной коробочки с двумя угольными электродами, в отверстие которых укладывались стальные прутики (чаще всего вязальные спицы и «швейные иголки). Этот тип детектора чаще всего фигурирует в ранее опубликованных описаниях;
б) в виде костяной трубочки, в которую с двух концов закреплялись цилиндрические кусочки обыкновенного угля от дуговых фонарей.

Центральный канал этих угольков («фитиль») прочищался и в него вкладывались 1— 2 швейные стальные иголки малого калибра и величины.

Такие детекторы получил и я, когда в июле был командирован в Кронштадт за покупкой слуховых приемников. Описанная конструкция давала весьма хорошие результаты как в смысле чувствительности, так, и в смысле устойчивости.

Очень интересно отметить то обстоятельство, что среди микротелефонных приемников у А. С. были уже несколько снабженных потенциометрами, с помощью которых можно было точно устанавливать наилучшее направление (поляризацию) на зажимах уголь — сталь.

Примерная схема такого микро-телефонного слухового приемника приведена на рис. 1.

схема Здесь Д — стале-угольный детектор, описанной выше конструкции.
Т — телефонная трубка (низкоомная).
П — потенциометр, устанавливающий наивыгоднейшую разность потенциалов на зажимах детектора.

Телефоны на всех установках были весьма малой чувствительности и без регулировки. Лучшие телефоны получал А. С. Попов от фирмы Дюкретэ: они при сносной чувствительности были весьма компактны и благодаря алюминиевому корпусу сравнительно легки.

Телефоны не имели еще приспособлений для надевания на голову («оголовья»), поэтому приходилось держать их в руке, что было очень неудобно и утомительно. Остальные детали установок А. С. Попова много раз и подробно были описаны, и мы их здесь опускаем.

Рассматривая аппаратуру того времени, мы видим, что с точки зрения современной техники А. С. Попов обладал весьма скромными техническими средствами, и тем более интересны и удивительны те рекордные дистанции, которые ему удавалось «выжать» из своей аппаратуры.

Ведь при мощности в антенне порядка 5-8 вт, при высоте подвеса антенны 15—20 м, при крайне грубых, нечувствительных и неустойчивых приемниках и детекторах, при отсутствии настройки, Попов все же добивался приема на ленту и а дистанциях 30 — 40 км.

Впрочем относительно отсутствия настройки надо оговориться.

Еще до введения замкнутых контуров в приемные и отправительные устройства А. С. все же пытался сделать кое-что в смысле настройки.

Я помню очень хорошо его постоянные требования точного согласования длины антенн на разных кораблях и вообще на разных установках. Даже не имея замкнутых контуров, А. С. пытался подстраивать корреспондирующие станции путем введения свернутого в катушку изолированного кабеля на установках, где .почему-либо нельзя было получить нормальной длины антенны.

Такова, например, была его установка (первоначальная) на маяке острова Тендра, где он ввел в нижний конец антенны катушку самоиндукции определенной величины, ввиду того что высота Тендровского маяка была значительно меньше высоты мачт на черноморских кораблях.

Моя командировка подходила к концу, и удалось, наконец, убедить А. С. заняться подробно программой опыта связи между Тендровским маяком и Одессой. Первоначально А. С. предполагал лишь одностороннюю связь: передача с Тендровского маяка и прием в Одессе. Так как не было никакой надежды на телеграфный прием из-за его малой чувствительности, неустойчивости и больших мешаний атмосферы (дело было в конце июля), то А.С. потребовал, чтобы в Одессе были микротелефонные слуховые приемники последней конструкции, для чего мне надлежало после поездки на Тендру немедленно ехать в Кронштадт и купить там пару слуховых приемников.

Но впоследствии, обсудив те возможности, которыми я обладал в Одессе для передачи А. С. решился на производство двухстороннего опыта.

Воспользовавшись рейсом канонерской лодки «Донец», уходившей из Севастополя на Тендру, мы погрузили на «Донец» кое-какую аппаратуру и пошли на Тендру. Здесь А. С. занялся приведением в порядок передающей установки на маяке и с помощью привезенных из Севастополя бамбуковых палок увеличил значительно высоту подвеса антенны на маяке.

Было, кроме того, увеличено напряжение аккумуляторной батареи (кажется, до 60 в) и отрегулирована искра разрядника на предельную длину (что-то около 12—15 мм). Кроме того, было улучшено заземление с помощью привезенных из Севастополя железных листов, вторые спаяли вместе штуки 2—3 и погрузили лесок до уровня постоянной влаги.

Проверили передатчик с помощью уходившего в море какого-то корабля, причем оказалось, что действие его значительно сильнее, чем на этом корабле (не помню, что это был за корабль).

После этого условились о подробности производства опыта. Было решено, что, когда у меня будет все готово для начала работы, я вещаю А. С. телеграммой (конечно, пока проволочной) и опыты начнутся с ближайшей ночи. Надо заметить, что уже тогда А. С. знал о значительном улучшении радиосвязи в ночное время, хотя объяснений пока еще не имел, и поэтому все новые опыты производились исключительно ночью.

Уже и тогда, в 1901 г., А. С. было известно кроме того, что днем атмосферные разряды мешают гораздо больше, чем во вторую половину ночи,— поэтому и время для опыта было им выбрано ночное — от 2 часов и до рассвета.

А. С. дал мне подробные наставления по предстоящей в Одессе установке, после чего использовался рейсом какого-то корабля в Одессу и отправился подготовлять намеченный опыт.

По указанию А. С. я должен был на самом берегу Одессы установить мачту не менее 40 м, а установку приборов произвести как можно ниже и ближе к морю, что я проделал и получил следующую установку (рис. 2).

На краю обрыва (Александровский парк) была сооружена деревянная мачта с бамбуковой подставкой — всего 20 м высотой.
Высота обрыва над берегом была около 40 м, так что высота подвеса антенны от уровня моря была около 60 м.

Внизу в деревянном сарае были установлены следующие приборы:
а) большой индукторий «Всеобщей К° электричества», дающий 500 мм свободную искру;
б) искровой разрядник с двумя латунными шарами 25 мм диаметром;
в) ртутный турбинный прерыватель с регулировкой числа прерываний от 5 до 20 в секунду;
г) ртутный ключ-прерыватель;
д) реостат в первичной цепи индуктория;
е) аккумуляторная свинцовая батарея на 100 в емкостью 1500 ампер часов.

К этому надо было прибавить еще 2 слуховых приемника, за которыми, пока заканчивалась установка в Одессе, я и поехал в Кронштадт.

Благодаря письму А. С, приемники я получил весьма быстро, причем здесь познакомился с двумя сотрудниками А. С. Попова: с Петром Николаевичем Рыбкиным и Александром Адольфовичем Реммертом, причем кто-то из них (теперь не помню уже кто), когда узнал, что я предполагаю попробовать связь на 60 км, замахал на меня руками и категорически заявил мне, что это чепуха: такие дистанции в то время являлись более чем сомнительными.

Все же, получив приемники, я, несколько обескураженный предсказанием провала, вернулся в Одессу и телеграфировал А. С. о готовности начать опыт.

Увы, предсказания кронштадтцев, да и опасения самого А. С. оправдались: мы сидели две ночи подряд и кроме некоторых признаков работы Тендровокой станции ничего не приняли. Точно также, и, кажется, даже еще хуже, обстояли дела и на Тендре у А. С: он также ничего не принял из моей передачи.

Через день-два А. С. приехал в Одессу, и мы стали обсуждать причины неудачи.

Кроме общих причин — малой энергии в антеннах и небольшой чувствительности детекторов — оказалось, я еще перестарался: чрезмерно увеличил длину искры в разряднике и не выполнил точно указаний А. С. относительно предельной длины антенны. Наши антенны на Тендровском маяке и у меня в Одессе весьма сильно отличались по длине и поэтому, были далеки от настройки.

Опыт не удался. А. С. предполагая, исправив все возможные и известные недочеты, повторить опыт, переждав наиболее жаркое летнее время.
Но повторить опыт так и не удалось. А. С. был весь конец лета сильно занят, а ранней осенью был вызван в Петербург.

Но опыт, хотя и неудачный, дал нам, особенно, конечно, мне, много интересных указаний для дальнейшей работы на «дальних» дистанциях.

Между прочим за те два-три дня, которые А. С. провел в Одессе, при подготовке к следующему опыту он научил нас изготовлять, весьма легкие змеи с достаточно большой подъемной силой, для подъема провода на высоту до 100 м. С такими змейковыми антеннами он предполагал работать в следующий раз, при повторении опыта. Первый пробный змей, А. С. сделал почти целиком своими руками: он: был большой мастер по всевозможным отраслям ручного труда.

Даже конструкцию поднимаемого в качестве антенны провода он сам придумал, и в дальнейшем я пользовался долго как змеем, так и проводом его системы.
Провод, изготовленный по его указанию, состоял из тонкой и крепкой бечевки, так называемого английского шпагата, который предварительно сильно вытягивался с помощью груза, а затем с поверхности оплетался тонкой сеткой проволок из красной меди, для чего был использован Одесский канатный завод.

Такой провод при весьма значительной разрывной прочности был сравнительно легок, гибок и, главное, обладал весьма малым сопротивлением для токов высокой частоты. Этот провод со змеем в моей дальнейшей работе часто выручал меня и тех, кого я в свою очередь научил этой немудреной технике.

Змей А. С. Попова состоял из двух коробок, натянутых на соответственно изогнутых и скрепленных планках, вырезанных из стенок бамбука.

Стенки коробок делались из какой-либо легкой материи. Мы делали их из тонкого батиста, опудренного брызгами шеллачного лака. Форма змея А. С. Попова показана на рис. 3.

Здесь 1—2—3—трости, вырезанные из бамбуковой палки, дающие вместе с тростями 4—5— 6—7 продольную и поперечную жесткость каркасу змея.

8—9 — пунктиром показанные тонкие стальные проволоки (балалаечные струны) разбивают каркас на отдельные треугольные жесткие части. Заштрихованные части — натянутая тонкая и легкая материя.

Такой змей при ветре средней силы поднимает свободно около 100 м оплетенного медью канатика. При слабом ветре А. С. Попов пользовался 2—3 змеями, соединенными последовательно.

После отъезда А. С. из Одессы мне пришлось с ним увидеться еще только один раз в 1903 г., когда я, будучи в Петербурге, зашел к нему в Электротехнический институт, где был свидетелем курьезной сцены.

Обычно спокойный и выдержанный А. С. топал ногами и почти кричал на какого-то молодого человека.

Оказалось, что студент этот сжег любимый микрофон А. С. во время опытов по беспроволочному телефонированию.

Об этих опытах стоит сказать несколько слов, так как вообще о них очень мало кто знал, и в литературе я не помню каких-либо подробных их описаний. Помню только то, что вместо прерывателя в первичную обмотку маленького индуктория включался последовательно с источником тока мощный угольный микрофон (см. рис. 4).

Изменения силы микрофонного тока в первичной обмотке создают соответственные импульсы напряжений во вторичной, между электродами которой проскакивает серия искорок весьма малой длины.

Антенна и земля присоединяются обычным образом к зажимам искрового промежутка, и передатчик посылает серию колебаний, которые по частоте и амплитуде до некоторой степени повторяют колебания разговорного микрофонного тока.

Прием возможен, конечно, только на микро-телефонный слуховой приемник.

Повторяю, что я не особенно отчетливо помню подробности, поэтому и в схеме и в ее объяснении я мог что-либо опустить.

Было бы интересно все же восстановить все подробности этих, несомненно первых, опытов по передаче без проводов человеческой речи.

Во время этой последней встречи с А. С. Поповым мне хотелось получить указания и советы его относительно измерений, которые следует наладить при производстве дальнейших опытов по беспроволочной связи.

А. С. жаловался на недостаток у нас измерительной аппаратуры и мечтал о конструктивном оформлении некоторых своих идей по измерению емкости антенн, длины волны (волномер) и измерении мощности, подаваемой в цепь антенны.

После этой встречи в 1903 г. мне больше не удалось видеть А. С, а в 1905 г. я горевал вместе со всеми знавшими и любившими его, узнав о его смерти. Считать себя учеником или сотрудником А. С. в полном значении этих слов я, конечно, не могу, но тем не менее те немногие часы, которые мне удалось провести в его обществе, дали мне очень много и оставили неизгладимый след во всей моей последующей жизни и работах в области радиотехники.

Из журнала «Говорит СССР», №10, май 1935 г.

Back To Top